Солнце только что скрылось, еще светло, но в жарком меркнущем воздухе,
в синеватой неопределенности неба, над кипарисами Алупки, уже реют и дрожат
чуть видные, как паутина, летучие мыши. Закрывая на ходу плоский цветной
зонтик, которым все вертела на плече, спускаясь по пыльному переулку к
пансиону, быстро вошла в жидкий садик, усыпанный галькой, и взбегает на
террасу, где доктор один полулежит на качалке в ожидании обеда: в пансионе
еще пусто, кто в парке, кто на берегу под парком, кто встречает вечерний
почтовый дилижанс из Ялты.
- Слышал? - возбужденно говорит она, входя. - В Ялту приехали артисты
Малого театра! Не играть, конечно, а так... Чуть не вся труппа, Лешковская с
Южиным...
- От кого же я мог это слышать? Ты, конечно, как всегда, почему-то
бегала встречать дилижанс?
- Да, и встретила доктора Никитина, его вызвали к старухе
Крестовниковой, он мне и рассказал это...
- Очень рад, только не понимаю, почему ты объявляешь мне об этом
приезде так, словно случилось невесть что? Вбегаешь вне себя, вся красная, в
поту, завитушки на лбу растрепаны...
- Будешь вне себя, когда в этой милой Алупке день и ночь задыхаешься от
жары и духоты! Но дело вовсе не в моей наружности, а в том, что я хотела
тебе сказать, что ты как хочешь, а я больше не могу сидеть тут!
- А где ты хочешь сидеть? В Ялте?
- Да, хотя бы в Ялте.
- И все потому, что туда приехали артисты Малого театра? Да ты что - из
Чухломы, что ли? И почему ты вдруг стала такой театралкой? В Москве бываешь
в этом Малом театре раз в два года, а тут вдруг так поражена этим приездом!
- Ничем я не поражена, но как ты наконец не понимаешь...
- Что не понимаешь?
- То, что мне твоя Алупка и этот "семейный" пансион осточертели! В
Ялте...
- В Ялте, разумеется, совсем не то! В Ялте проводники, набережная, а
теперь еще хромая Лешковская с Южиным. Какое же сравнение! Но мы, мой друг,
приехали в Крым не ради проводников, а ради отдыха.
- Мы, мы! Слышать не могу этого мы! Мы ведь все-таки не сиамские
близнецы, Алексей Николаевич!
Доктор приподнимается и садится, удивленно глядя на нее, в первый раз
заметив вдруг, до чего она изменилась за последнее время и особенно за эти
три недели в Крыму, чуть не с утра до вечера лежа на гальке у моря под
парком и по пяти раз в день купаясь: загорелое лицо окрепло и округлилось,
глаза налились блеском, плечи, груди, бедра расширились, что особенно явно
под легким платьем из сарпинки, вся горячо пахнет этой сарпинкой и загорелым
телом, обнаженные коричневые круглые руки точно отполированы... Доктор
пожимает плечами, стараясь быть спокойным и строгим:
- При чем тут сиамские близнецы?
- При том, что я прекрасно предвидела всю эту сцену и дорогой твердо
решила переехать одна, если ты не переедешь. И перееду, а ты как знаешь.
- Постой. Да ты в своем уме? Что с тобою? Внезапное острое
помешательство? "Приехали артисты Малого театра, переезжаю в Ялту, а ты как
знаешь..."
- Разумеется, как знаешь, раз ты...
- Что я?
- Раз ты вот настолько не думаешь обо мне! Ты, за все пять лет нашего
милого супружества, которое все величают "идеальным"...
- Помилуй бог, какая адская ирония!
- Да, для тебя оно, разумеется, "идеальное"! Сиди себе в кабинете да
раздевай своих несчастных идиотов - вздохните - не дышите, вздохните - не
дышите, а я... И вот-вот опять Мерзляковский переулок, и опять ты будешь
месяца два рассказывать всем знакомым, как "чудно" отдохнули "мы" летом! В
прошлом году расписывал Волгу, в позапрошлом Евпаторию, в нынешнем будешь
расписывать Алупку... Довольно с меня этих отдыхов!
- Да ты что? Сбежать от меня решила?
- Я ничего не решила, только я больше не могу! Не могу и не могу!
- Все это прекрасно, но, во-первых, надо решить, куда именно и с кем и
с чем бежать, а во-вторых, все-таки не кричать на весь дом.
- Хочу и кричу! И буду кричать! Нарочно буду!
В их комнате на втором этаже, очень тесной от двух кроватей, двух
кресел, гардероба со скрипучими, рассохшимися дверками, умывальника и
чемоданов под вешалкой, воздух горяч и неподвижен, в окно, открытое на
совсем уже померкшее небо, нет ни малейшего дуновения, Вбежав туда, она
падает в кресло, на спинку которого брошен купальный халат, еще не высохший,
противно пахнущий теплой сыростью, и с бьющимся сердцем, зло и решительно
смотрит перед собой, не выпуская из рук зонтика.
21 апреля 1949
__________
Фонограмма с сайта BabaVera.com
в синеватой неопределенности неба, над кипарисами Алупки, уже реют и дрожат
чуть видные, как паутина, летучие мыши. Закрывая на ходу плоский цветной
зонтик, которым все вертела на плече, спускаясь по пыльному переулку к
пансиону, быстро вошла в жидкий садик, усыпанный галькой, и взбегает на
террасу, где доктор один полулежит на качалке в ожидании обеда: в пансионе
еще пусто, кто в парке, кто на берегу под парком, кто встречает вечерний
почтовый дилижанс из Ялты.
- Слышал? - возбужденно говорит она, входя. - В Ялту приехали артисты
Малого театра! Не играть, конечно, а так... Чуть не вся труппа, Лешковская с
Южиным...
- От кого же я мог это слышать? Ты, конечно, как всегда, почему-то
бегала встречать дилижанс?
- Да, и встретила доктора Никитина, его вызвали к старухе
Крестовниковой, он мне и рассказал это...
- Очень рад, только не понимаю, почему ты объявляешь мне об этом
приезде так, словно случилось невесть что? Вбегаешь вне себя, вся красная, в
поту, завитушки на лбу растрепаны...
- Будешь вне себя, когда в этой милой Алупке день и ночь задыхаешься от
жары и духоты! Но дело вовсе не в моей наружности, а в том, что я хотела
тебе сказать, что ты как хочешь, а я больше не могу сидеть тут!
- А где ты хочешь сидеть? В Ялте?
- Да, хотя бы в Ялте.
- И все потому, что туда приехали артисты Малого театра? Да ты что - из
Чухломы, что ли? И почему ты вдруг стала такой театралкой? В Москве бываешь
в этом Малом театре раз в два года, а тут вдруг так поражена этим приездом!
- Ничем я не поражена, но как ты наконец не понимаешь...
- Что не понимаешь?
- То, что мне твоя Алупка и этот "семейный" пансион осточертели! В
Ялте...
- В Ялте, разумеется, совсем не то! В Ялте проводники, набережная, а
теперь еще хромая Лешковская с Южиным. Какое же сравнение! Но мы, мой друг,
приехали в Крым не ради проводников, а ради отдыха.
- Мы, мы! Слышать не могу этого мы! Мы ведь все-таки не сиамские
близнецы, Алексей Николаевич!
Доктор приподнимается и садится, удивленно глядя на нее, в первый раз
заметив вдруг, до чего она изменилась за последнее время и особенно за эти
три недели в Крыму, чуть не с утра до вечера лежа на гальке у моря под
парком и по пяти раз в день купаясь: загорелое лицо окрепло и округлилось,
глаза налились блеском, плечи, груди, бедра расширились, что особенно явно
под легким платьем из сарпинки, вся горячо пахнет этой сарпинкой и загорелым
телом, обнаженные коричневые круглые руки точно отполированы... Доктор
пожимает плечами, стараясь быть спокойным и строгим:
- При чем тут сиамские близнецы?
- При том, что я прекрасно предвидела всю эту сцену и дорогой твердо
решила переехать одна, если ты не переедешь. И перееду, а ты как знаешь.
- Постой. Да ты в своем уме? Что с тобою? Внезапное острое
помешательство? "Приехали артисты Малого театра, переезжаю в Ялту, а ты как
знаешь..."
- Разумеется, как знаешь, раз ты...
- Что я?
- Раз ты вот настолько не думаешь обо мне! Ты, за все пять лет нашего
милого супружества, которое все величают "идеальным"...
- Помилуй бог, какая адская ирония!
- Да, для тебя оно, разумеется, "идеальное"! Сиди себе в кабинете да
раздевай своих несчастных идиотов - вздохните - не дышите, вздохните - не
дышите, а я... И вот-вот опять Мерзляковский переулок, и опять ты будешь
месяца два рассказывать всем знакомым, как "чудно" отдохнули "мы" летом! В
прошлом году расписывал Волгу, в позапрошлом Евпаторию, в нынешнем будешь
расписывать Алупку... Довольно с меня этих отдыхов!
- Да ты что? Сбежать от меня решила?
- Я ничего не решила, только я больше не могу! Не могу и не могу!
- Все это прекрасно, но, во-первых, надо решить, куда именно и с кем и
с чем бежать, а во-вторых, все-таки не кричать на весь дом.
- Хочу и кричу! И буду кричать! Нарочно буду!
В их комнате на втором этаже, очень тесной от двух кроватей, двух
кресел, гардероба со скрипучими, рассохшимися дверками, умывальника и
чемоданов под вешалкой, воздух горяч и неподвижен, в окно, открытое на
совсем уже померкшее небо, нет ни малейшего дуновения, Вбежав туда, она
падает в кресло, на спинку которого брошен купальный халат, еще не высохший,
противно пахнущий теплой сыростью, и с бьющимся сердцем, зло и решительно
смотрит перед собой, не выпуская из рук зонтика.
21 апреля 1949
__________
Фонограмма с сайта BabaVera.com